Эта история – настоящая человеческая драма, рассказанная от первого лица о жизни в оккупированном Мелитополе.
Татьяна (имя изменено из соображений безопасности) живет в Мелитополе. Российские военные появились в этом городе уже 25 февраля. Позже они провозгласили его столицей оккупированной части Запорожской области, поскольку захватить областной центр им так и не удалось. Все это время Татьяна не покидала город, чтобы оставаться рядом со своими пожилыми родителями.
«Граждане освобожденных земель»
Мы с дочкой – одни из немногих, кто знал и верил, что начнется война. На 24 февраля у нас были собраны «тревожные чемоданчики», продуманы наши действия. Когда был первый взрыв, я вскочила и стала кричать:
– Ксюша, это война?
– Да, мама, это то, что мы ждали.
Мы собрались в комнате, у нас отключили электричество, воду. Мы считали эти взрывы: один, два, три, четыре… Этот день я вспоминаю постоянно. В ушах до сих пор стоит этот звон от первых взрывов. Они были самые сильные. Сейчас где-то далеко взрывы происходят постоянно, но их хорошо слышно при открытых окнах. А те первые взрывы было слышно даже при закрытых. Бомбили военный аэродром, рядом с которым я живу.
Вечером этого же дня на всех дорогах, которые вели в Мелитополь с Крыма, стояли танки. Было очень страшно. Мы не знали, чего ждать.
Когда русские зашли в Мелитополь, по улицам ездили машины, из рупора громко кричали: «Граждане освобожденных земель, мы вас освободили от неонацистов!».
Мы не могли понять, от кого нас освободили? Мы все выросли на художественных фильмах о Второй мировой, там тоже немцы кричали: «Мы вас освободили!». Это очень тяжело действовало на психику. Едут машины с украинскими номерами, там же едут машины с военной символикой с буквой Z, рядом едут мариупольские машины, которые вывозят беженцев из Мариуполя. Вот такой сюрреализм.
Мы учимся не плакать, потому что плакать бесполезно. Читаешь, что где-то бомбят, села сравнивают с землей, как Бучу, как Изюм. Люди неделями сидят в подвале, их уничтожают. А у нас – тихо. У нас бомбят, но где-то по окраинам. Мы перестали реагировать. Мы останавливаемся, глаза поднимаем и живем дальше. У нас война или не война…
Я сравниваю происходящее в Мелитополе с угарным газом. Он тяжелый, очень медленно заползает и душит. Вот так и у нас.
«Война у нас в головах»
Много моих знакомых, близких мне людей, изначально ждали здесь Россию. Не скажу, что очень много, но достаточно, чтобы я заметила и была огорчена. Это очень больно. Едешь в маршрутке и не знаешь, что говорить. Коллаборанты ведут себя очень нагло и высокомерно по отношению к нам. И мы молчим. У нас психологически очень тяжело людям, настроенным проукраински.
Все, кто ждал Россию, живут очень спокойно и уверенно. Старики «плавают». Мой отец – с четко выраженной позицией, мама легко бы перешла на сторону оккупантов, если бы я иначе была настроена, – «лишь бы не стреляли». Постоянно разъезжает военная техника. Мелитополь – узел в четыре стороны. На север – Запорожье, на юг – Крым, направо – Бердянск, Мариуполь, налево – Херсон.
Если до этого оккупанты ездили еще как-то аккуратно, то уже читаешь новости о постоянных авариях. Они часто ездят на красный свет, гудят, и мы все рассыпаемся и стоим молча. Гул вертолетов постоянный, ощущение, что ты муравей – ничего не можешь сделать. А они тут правят, ездят, гуляют.
Чтобы подлизаться к людям Мелитополя, пенсионерам и социально незащищенным людям в начале выдали по десять тысяч рублей. Знаете, не скажу, что люди отказывались. Первый месяц очень стыдно было на это смотреть. Они ругались, давились, лишь бы получить эти десять тысяч. И на входе к зданию, где раздавали эти деньги, стояли чуваши. И мне так хотелось по этой каске ударить! Вот он – чуваш, с ярко выраженной азиатской внешностью, вот он пришел меня защищать? Мой русский язык? Меня очень сердит, что такие чуваши приходят в моем городе защищать русский язык, который у нас якобы обижают.
На Пасху они устроили такие коридоры к церквям. Я не воцерковленный человек, не хожу в церковь, но на Пасху всегда иду святить паски. И как в фильмах про Вторую мировую войну – стоит коридор из этих патрульных с автоматами, в балаклавах, с собаками. И мы идем с корзинками и пасками. Я впервые в жизни рыдала от ужаса. Одна из моих подруг, теперь уже бывших, говорила: «Ну что ты? Они нас охраняют».
От кого меня надо было охранять, когда я иду в церковь освятить паску? Это было очень мерзкое ощущение. Я сейчас говорю и у меня слезы идут. Нам не угрожают. В нас не стреляют. Нас не запугивают. Но когда постоянно натыкаешься на эти автоматы… У меня очень плохое психологическое состояние.
Я живу в частном секторе. Июнь месяц, перед домом у меня растет черемуха. Я стояла на лестнице, собирала ее. Ко мне подошел патруль. Честно, они не пугали, не оскорбляли, просто задавали провокационные вопросы: «А за какие деньги вы живете? В армии служили? Судились, привлекались? Работаете или нет? Кто прописан в доме, кто хозяин?». Хотелось сказать «какое вам дело», но нельзя. Потом сидишь и думаешь: а придут еще или не придут? А если придут, что с тобой сделают?
«Всё – из России»
Первое время было очень тяжело, закрылись украинские магазины. У людей была истерия, они шли в магазины и забирали продукты. Потом становилось стыдно и возвращали. Потом очередями стали управлять кадыровцы. Мелитополь перестроился. Уже в мае город был заполонен российскими товарами. Но еще сохранялся какой-то запас украинских. Сейчас у нас все – из России. Вот мясная и молочная продукция местная, поскольку у нас есть свой мясокомбинат, также в оккупированном Бердянске. Все остальное – из Крыма и из России.
Я в первое время, конечно, плевалась. Лучше я буду покупать бердянскую колбасу, чем в моем Мелитополе у меня будет лежать колбаса «Черкизово». У нас даже хлеб с Крыма привозят. А теперь что делать, спорить с чем? Выживать надо. Когда закрыли «Приватбанк», у нас на рынках еще были гривны. Мелитополь долго сопротивлялся рублям, а потом пошли рейды с автоматами по центральным рынкам – либо уходите с рынка, либо ставите цены в рублях. Если официально рубль где-то один к двум, то здесь рубль приравнялся к гривне и, соответственно, цены выросли на 50%.
Где взять деньги для существования? Мне что делать? Только за счет родителей жить или идти работать на местные власти?
С самого начала нас лишили мобильной связи. А мы так стали от нее зависимы, что не могли ориентироваться. Когда завезли российские симки, были такие очереди. Было стыдно, обидно, больно… В очереди записывались, стояли по семь часов. Эти очереди настолько унижают и убивают. Меня это так ломало. Я однажды простояла восемь часов, чтобы просто записаться на неделю вперед для получения карточки.
Один знакомый мужчина рассказал, что в мае решил схитрить и приехал к банку в два часа ночи. А это – комендантский час. Его арестовали. И посадили в сарай. Говорит, зашел туда и не понял, что происходит. Сарай, полный молодых мужчин. Его не били, но тех били. Кино, сюрреализм! Я сразу вспоминаю все части фильма «Дивергент».
Нас оскотинивают, делают тупыми рабами. Молчишь и на все соглашаешься – будешь жить.
«Нас ведут в прошлое»
Первые две недели мы еще могли слушать украинское радио и телевидение. А потом его стали глушить. Теперь как в фильмах ужасов – через волны радио пробивается такой холодный скрипучий голос, который говорит: «Граждане Мелитополя, мы освободили вас». И это – точно раз в час, мы засекали время. У меня сейчас даже мурашки по коже идут. Потом они включили свое российское телевидение, показывали, как они заходили на наши территории, как заходили в Мелитополь, как дошли до Бердянска.
Самое мерзкое – они показывали, как находят у нас бандеровские схроны. Так смешно – это в нашем русскоговорящем краю, где 50% людей заехали в 60-е из России… И у нас тут бандеровцы! Они показали вывеску «Бандерштрассе» на улице, понимаете? Это был нонсенс!
Я не могла понять, как можно было такое придумать. Но россияне, наверное, это проглатывали. Приписали это какой-то улице и показывали, мол, смотрите как у них улицы названы. Первое время я боялась смотреть российское телевидение, было мерзко. Но потом я перестала реагировать на него, и это был мне такой звоночек, что я могу включиться в то, что они рассказывают.
Я прошла этот период и стала как герой одной российской юмористической передачи, который разговаривает с телевизором. Я научилась материться и когда включаю телевизор, рассказываю им все в ответ на то, что они рассказывают нам с экрана. Я сама над собой смеюсь. Но по-другому эмоции не выпустишь, проглотить это все невозможно.
У нас есть на радио местный мелитопольский канал, я его не слушаю, но моя мама включает его как шумовой фон. Я удивлена и даже в какой-то степени восхищена работой пропагандистов России. Что они сделали с местным радио, знаете? Они ставят одну песню времен Второй мировой «Вставай страна огромная». Потом идет песня времен молодости моих родителей «Виновата ли я» или «Каким ты был, таким и остался». И третья песня из современности – про присоединение Крыма к России. И вот такой цикл из трех песен. Этими песнями они настраивали людей на войну. Вы понимаете, целый день такая музыка? Это гипноз. Я выключила, включила другую волну. Звучит музыка 90-х, современной музыки нет совсем. Нет даже Киркоровых, Валерии. Какая-то танцевальная попса.
В маршрутке – то же самое. Нас конкретно настраивают на волну прошлого. Раньше была ленинградская тушь, в которую нужно поплевать и щеточкой красить ресницы. Вот такую у нас стали сейчас продавать. Потому что она – из того прошлого, она знакома бабушкам, знакома мне. По телевизору рекламируют польские духи «Быть может», которые были в 79-х. Их крутят постоянно. А я представила, что наши тетки смотрят и вздыхают, потому что тогда получить эти духи было мечтой. Нас конкретно ведут в прошлое, стирая будущее. Это очень противно.
«Люди пропадают»
В Мелитополе сейчас много людей, которых разыскивают родственники. Люди пропадают. Просто в какой-то момент, по каким-то поводам приходит бригада, и людей уводят. Некоторые возвращаются, но редко. Многих не могут найти. Скажу о тех, кого знаю. Женщина работала в системе образования, на новую власть работать не стала, а им интересна была бухгалтерия. Женщина была в квартире одна, к ней долго ломились. А когда она отказалась открыть дверь, ей просто болгаркой срезали петли. Ей ничего не сделали. Но вот такие происходят обходы. Она в результате приварила наглухо дверь и выехала из Мелитополя.
Одноклассник моего брата, ему 50 лет, жил себе спокойно. Однажды поругался с соседом, тот отомстил, написав в комендатуру донос. Пришла бригада и увела его. Уже три месяца прошло, так никто и не знает, где он.
Еще одна знакомая семья. Отец – тренер по восточным единоборствам. К нему пришли. Они, когда открывают квартиру, светят прожектором в лицо, чтобы дезориентировать. Он лежал на диване, смотрел телевизор. Жена кричала, чтоб хоть тапочки дали надеть. Его забрали только за то, что он тренером был. Семья потеряла его из виду. Жена выехала за пределы города, потому что угрожали. Она говорит, что писала во все инстанции. И, наконец, дописалась до блога Ксении Собчак. Там нашли его имя и фамилию, оказалось, что его из Мелитополя увезли в «Лефортово». Говорят, что он террорист какого-то порядка. Ему и еще двум нашим ребятам еще шьют дело, за которое им грозит пожизненное заключение.
«Мы экспроприировали»
Наш город всегда славился тем, что здесь живут больше 100 национальностей и есть много религиозных конфессий. За 30 лет баптисты на деньги своих прихожан смогли построить молитвенные дома. Напротив меня живет один из пасторов. В одну из служб в церковь ввалилось 20 лбов с автоматами, в балаклавах. Они заставили всех вывернуть карманы, немного потолкали пасторов. Самому старшему сказали: «Тебе двое суток на выезд, или мы тебя в подвалы отправим». А какие были вопросы: «На какие деньги вы построили такую церковь?», «А сколько зарабатываете в церкви?». Короче говоря, сказали: «Все вон, все имущество здесь наше и здание наше. Мы экспроприировали».
Я баптистов спрашиваю, где они сейчас встречаются. Они говорят: «Все сидим по домам и молимся». Много людей закрыли свои квартиры, оставили под присмотром близких. Не могу сказать, что всех, но многих старших по дому и квартальных россияне заставили сдать квартиры тех, кто выехал. Вырезают петли и двери и заселяются. Все имущество пропадает.
Украденный «ритм жизни»
Для меня железная дорога – очень больная тема, поскольку я выросла и живу в 500 метрах от нее. У меня папе 84 год, он в 1958-м служил в армии где-то на Урале. Он тогда говорил, что долго не мог понять, что его гнетет, а он вырос рядом с железной дорогой. И когда однажды их куда-то послали, он услышал гудок паровоза. Тогда он понял, что ему не хватало. Железная дорога была ритмом жизни. Постоянные поезда, звуки, а там – тишина. То же самое сейчас у нас.
В 2014 году, когда к нам пришла война, забрали Крым, поезда перестали туда ездить. Мы долго страдали, потому что по поездам мы уже даже определяли время, нам не надо было смотреть на часы. Сейчас же какой-то сюр, потому что так тихо. Наш вокзал опечатали. Раньше мы все как муравьи через вокзал ходили, а теперь впервые в своей жизни я не могу пройти через него. Теперь там стоят люди с автоматами. У нас отобрали еще один кусочек жизни.
«Их заставляют петь гимн России»
К нам в школы завезли много российских учебников. Уже рассказывали, что старшеклассники бунтуют. Их заставляют петь гимн России. Некоторые старшеклассники переходят из-за этого на онлайн обучение. Не хватает учителей, несколько школ соединяют в одну, получаются огромные классы.
Учителей не хватает, поэтому принимают дворников, военных, поваров. Я педагог, поэтому изучала психологию и всегда рядом с ней. Хорошо знаю, что такое НЛП (нейролингвистическое программирование). Так вот, оккупанты используют этот метод на 100%.
В частности, весь Мелитополь заполнен придорожными баннерами с неопределенными фразами. Неподготовленный человек будет туда подставлять окончания, которые ему «дуют» в уши и глаза. Вот пример: «Вместе – мы сила». Вопросы к этому: «Вместе с кем?», «Вместе – это кто?», «Мы – это кто?», «Что значит сила?». Но люди, прочитав «Вместе – мы сила», о чем подумают? Или вот такое: «Россия – это будущее». Задайте сами вопросы к этому высказыванию.
«Мне кажется, это на всю жизнь»
После всего этого – ощущение, словно тебя вымазали в грязи, и хочется зайти в душ, смыть все и остаться собой. Все кажется неправдой, ведь вот мой сад, мой дом. Словно ты герой чужого фильма. Я не могу к этому привыкнуть. У нас выбили почву из-под ног. Моя старая мама пытается уйти в старческую деменцию, потому что ей страшно.
Она все время причитает: «Когда началась та война, мне было полтора года». Я ее все время возвращаю. Она так или иначе начинает плакать: «Я надеялась на старость со своими внуками и правнуками. Меня лишили внуков». И меня лишили. Я сижу дома одна, я стала нянькой своим родителям. Тело привыкает к войне, мысли нет. Нас не бомбят – иди в магазин, покупай еду. Но машины… Я различаю по звуку КАМАЗы, «Уралы», «Тигры», джипы «Патириот». Мы их слышим. Мне кажется, это на всю жизнь.
Только уверенность в том, что нас освободят, придает сил. Надо потерпеть. Нас будет очень тяжело освобождать. Но до нас дойдут. Нас освободят, нас не отдадут. Но не видно будущего. В психологии существует пирамида потребностей, и если по ней украинцы поднялись на самый верх, то сейчас нас кинули в самый низ.
Цель – сохранить свое тело. Нет свободы мысли. Боишься думать, боишься действовать, решать. Даже звонить. Я постоянно чищу свой Facebook, но иногда меня несет. Я начинаю постить о войне. Потом удаляю. Я не могу молчать. Вот война в Мелитополе – она такая. Тихий террор, угарный газ. Нас словно душит садист, дает глотнуть воздуха, и снова душит. У нас такое состояние. Мы потихоньку задыхаемся.
Молодежный центр для переселенцев People.U