Есть вещи, о которых можно рассказать, имея определенный талант к рассказам. Есть те, которые своими словами не перескажешь. Как раз из этой серии -интервью Юлии Долгополовой, мелитопольской журналистки, которая несколько месяцев пробыла в оккупации.
Предлагаем послушать прямую речь.
"Я выезжала в город и пыталась что-то фотографировать"
- Если это перемещение техники, то я передавала нашим военным в чат-бот. Потом меня начали искать ФСБ с военными: мы ищем, как они тогда сказали, "женщину, которая часто нас фотографирует и передает куда не надо". Да, я рисковала. Но, к счастью, все это прошло, и это того стоило.
- Вы осознавали опасность? Вы работаете в категории людей, которая по сути является главным врагом пропаганды. Вы - украинский журналист, который в оккупации продолжает работу на украинские СМИ, - спрашивает журналист "Апостроф.ТВ".
- Боялись, что придут, особенно когда смотрели, например, на Бердянск, когда приходили к журналистам домой, когда их заставляли сотрудничать. И я помню, что как-то была дома, смотрю в окно, а на меня снизу смотрит военный российский... Я говорю маме: "Я пойду, переоденусь из пижамы, потому что в подвале будет холодно". И далее: "Как думаешь, если они меня будут заставлять сотрудничать, если им предложу прострелить мне колено, как думаешь, этот бартер их устроит?
- Бывало такое что знакомая, она как-то очень хотела со мной встретиться, интересовалась моей работой, хотела устроиться журналистом. Просто как-то очень резко. И опять же, возможно, что-то я почувствовала, возможно, просто так совпало и мне повезло. Я говорю: "Да нет". А через несколько дней мне бросают фото, как она сидит прямо в зале с оккупационными властями - какое-то там у них было мероприятие одного из министерств.
"С первых дней захватчики стали глушить связь"
- Я помню, когда на митингах фотографировала, то во дворце культуры, там где был штаб городской, наш украинский, на втором этаже ЗАГСа, там ловило немножко. И я там проводила определенное время, пытаясь что-то загрузить.
- Мы собирались с другими активистами, у которых была довольно большая аудитория. Они пытались как-то зарубежным коллегам это передавать, я передавала на свои СМИ, там еще была иногда связь.
- После захвата штаба оккупанты все себе присвоили, и такие вот добрые были хозяева, которые все раздавали. Запомнились пару моментов, когда пакеты, там, с едой, с какими-то вещами первой необходимости отдаешь людям и первый вопрос: "Это не от русских? Потому что я брать не буду!".
- В магазинах такая была ситуация, что пока россияне начала завозить свои ужасные, мерзкие продукты, иногда просто их невозможно было есть. Потому что украинцы, жители оккупированных территорий, для них это люди какого-то там сорта.
- Чем дальше тем это было сложнее, потому что запугивание приходило к волонтерам, потом им не очень мягко оккупанты сказали, что мы теперь власть. Это произошло после похищения мэра. Это был переломный момент.
- И после того они уже начали презентовать, что Галина Данильченко теперь исполняет обязанности мэра, это гауляйтер Балицкий появился. И тогда они уже ночью сняли наш флаг с флагштока, потому что понимали, что днем люди эти это не позволят им сделать, но ночью, в комендантский час они это все проворачивали.
- У мэра были конфликты до оккупации с Галиной Данильченко. Данильченко с Балицким - это оппозиция местная, которые были раньше в составе горсовета. И конечно, когда пришла наша нынешняя власть легитимная, это их не устраивало. И после уже начались и похищения гражданских.
"Некоторые из них а в плену находится с первых дней, с первых недель"
- Они в городе организовали застенки, забили щитами окна, чтобы никто ничего не увидел, никто ничего не услышал. И они там или допрашивают, или удерживают людей. Есть известные точки, где они пытают людей, где они их держат в абсолютно нечеловеческих условиях.
- Они пытались и до сих пор пытаются поймать наших партизан. Мелитополь прославился, как город партизанской славы, и они очень хотят поймать тех партизан, но, конечно, им это не по зубам, и поэтому они срываются на гражданских. Они похищают людей, потом снимают с ними видео, делают из них укронацистов.
- Бывало такое, что когда завозили этих "чмобиков", а они, не понимая абсолютно, куда они попали, потому что они еще не доехали до фронта, наши ребята и девушки их еще не встретили, нам что-то из того автобуса машут. И они восхищаются нами, потому что они такого в жизни не видели, чтобы люди просто так, невооруженные, бабушки и дедушки, дети, женщины выходили с флагами, с какими-то лозунгами, и просто отстаивали свою позицию. И говорили им прямым текстом, что вас сюда не звали, вам здесь не рады.
"Я помню день, когда завезли силовиков российских для разгона митингов"
- Они думали что, возможно, это сработает. Они выстроились, они понимали, куда мы пойдем, они поставили снайперов. Я тоже лично видела - это была недостроенная церковь, и ты поворачиваешь голову - ну, казалось бы, церковь, но там сидит снайпер, который держит людей на прицеле. Они выстроились с собаками, нас уже несколько тысяч, и они что-то запускают, какие-то ракеты, и ты не понимаешь, она прилетит сейчас в тебя или не прилетит, а там же куча детей.
- Обычно я фотографировала, снимала: и для себя, чтобы выкладывать, и для работы, чтобы показывать миру, что Мелитополь не сдается. И я тогда настолько четко почувствовала: по сути, там каждый твой шаг может стать последним, и ты просто идешь по улицам своего города, просто делаешь свою работу. Ты ничего не делаешь противозаконного, но ты даже не поймешь, если в тебя пустят пулю...
"Знакомые звонили и говорили, что ищут девочку с моим описанием"
- Когда у меня были выходные, я выезжала в город и пыталась что-то фотографировать. Если это перемещение техники, то я передавала нашим военным. А как-то к одному моему знакомому пришли оккупанты и говорят: "А вот мы ищем как они выразились, "женщину которая часто нас фотографирует и передает куда не надо".
- Бывало такое что знакомая, она как-то очень хотела со мной встретиться, интересовалась моей работой, хотела устроиться журналистом. Просто как-то очень резко. И опять же, возможно, что-то я почувствовала, возможно, просто так совпало и мне повезло. Я говорю: "Да нет". А через несколько дней мне бросают фото, как она сидит прямо в зале с оккупационными властями - какое-то там у них было мероприятие одного из министерств.
"Ощущение физической какой-то тошноты от того, что это выглядит просто ужасно"
- Твой город насилуют. И когда они пытаются показать мирную жизнь перед своими начальниками, что все хорошо... И когда они показывают ту же площадь нашу, парк, который всегда был заполнен людьми, а тут просто... Ну, какая-то одна машина проедет каких-то там пять человек. У нас был фестиваль "Черешнево", у нас всегда со всей страны приезжали люди, много тысяч, это был действительно грандиозный праздник, а в этом году они что-то пытались сделать, какие-то там жалкие вариации этого, 20 человек собрали, но все их попытки сделать так, как при Украине, это жалко.
- Еще с первых недель оккупанты заселялись в квартиры самостоятельно, они, в основном, выбирали квартиры с хорошим ремонтом, то есть они еще перебирали. Они заселялись на первое, время, кому там хотелось, кому было надо А позже уже оккупационная власть массово вела "национализацию имущества" они давали людям три дня на то, чтобы прийти в администрацию, подать документы на право собственности.
- Но в июле были взрывы (на военном аэродроме - ред.), очень большие потери... Я поняла, что после каждого такого случая, когда или партизаны или военные делают что-то нехорошее для оккупантов, они всегда очень злыми становятся, и они эту злость только на гражданских и могут вымещать.
- Я собрала вещи, нашла перевозчика. Я помню момент: еду в пять утра, уже на выезд едем. И я хотела запомнить каждое дерево, каждый дом. И просто этот страх, что они могут не оставить город таким, в который они зашли. Потому что, глядя на все зверства - они не заинтересованы в сохранении человеческих жизней.
- Мы стояли в Васильевке почти двое суток, нас не выпускали. Была жара. Не пускали людей на заправку с какими-то продуктами питания, Как-то услышали случайно разговоры военных, которые стояли на блокпостах, и они типа: "Ну вот, получат, это им за наших двухсотых на аэродроме".
Когда раньше рассказывали: когда ты уже выезжаешь с оккупированной территории, там все другое, там воздух другой. Ну как так может быть? Но ты в какой-то момент вдыхаешь и понимаешь, что ты свободен.
- У меня почти не осталось знакомых сейчас. Я не могу сказать, что я супермедийная личность, но...
"Они меня добавили в реестр "ждунов", как они это называют"
- Кто закрыл выезд через Васильевку? Это гуляйтер Балицкий - он все эти указы свои издает, и, видимо, он самый жестокий... Мелитопольские партизаны развесили объявления о награде за его голову. Когда после первых покушений на него он осознал, что безнаказанно это все не пройдет, он даже просил у своего руководства возможности управлять оккупированной частью Запорожской области из Крыма.
- Когда я смотрю сейчас на тех коллаборационистов, которые получают какие-то большие деньги, которые живут в чьих-то квартирах, их катают на каких-то машинах, и они называют это "богатая русская жизнь", и некоторые очень любят этим хвастаться... Я понимаю, что мне вообще никакие деньги не нужны, потому что эта воля и момент, когда ты засыпаешь и понимаешь, что твоя совесть чиста, ты никого не предал, ты не предал себя, своих близких, свою страну.
"У меня погиб мой близкий друг. Год назад он защищал страну"
- ...Уже не один год, еще до полномасштабного вторжения, когда я еще была в оккупации. Мы с ним общались, мы с ним шутили о том, что я буду поднимать флаги, нашим помогать. Он сказал: когда уже наши будут подходить к городу, напиши где-то там табличку: "Люди", чтобы просто наши военные знали, что там остались гражданские. То есть, понятно, что для вражеской армии это ничего не даст, для них люди это абсолютно не ценность.
И когда он погиб в Донецкой области 2 августа 22-го года, я подумала над тем, что если я не написала это где-то там на ворота, то я не пишу это на себе. И я сделала тату. Именно эта надпись - "Люди". Это - самая большая ценность. Можно потерять дом, какое-то имущество... Но это все можно отстроить. Людей не вернешь...